Свято-Георгиевский храм хутор Ленина города Краснодара
14.01.02

Ирмосы Рождества: история и перевод

Рождественский канон. Смысл его для невладеющих церковнославянским остается темен.
Рождественский канон. Сначала все понятно: «Христос раждается -- славите!» Но чем дальше, тем сложнее на слух рождественское песнопение: «вознесый рог наш», потом про морского зверя, который «изблевал», чуть позже -- «приосененную чащу» и так далее. Смысл канона для невладеющих церковнославянским остается темен. Прояснить его мы попросили протоиерея Виталия ГОЛОВАТЕНКО, настоятеля храма Рождества Пресвятой Богородицы при Санкт-Петербургской консерватории.
Ирмосы Рождества: история и перевод

Песненный канон

Протоиерей Виталий ГОЛОВАТЕНКО, настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы при Санкт-Петербургской консерватории

Протоиерей Виталий ГОЛОВАТЕНКО, настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы при Санкт-Петербургской консерватории

На самом деле рождественских певческих канонов не один, а два: оба были сочинены в VIII веке двумя великими церковными поэтами-гимнографами: Космой Маюмским и его братом — Иоанном Дамаскиным. Ирмосы первого канона (Космы Маюмского) исполняются каждую субботу начиная со дня празднования Введения во храм Пресвятой Богородицы (4 декабря по н. ст.) до Рождества и ежедневно во все время Святок до крещенского сочельника (18 декабря): так выражена связь между событием Введения — началом подготовки Богородицы к Ее будущей миссии — и рождением Спасителя.

В литургических памятниках V-VIII веков словом «канон» обозначаются избранные тексты для чтения и пения на церковных службах. В VII веке в Церкви начинает формироваться новый богослужебный жанр: канон певческий — определенное правило пения гимнов Священного Писания. Певческий канон состоит из девяти библейских гимнов (по-славянски — песней) в соединении с тропарями (от греч. «тропос» — «фигура речи») — поэтическими текстами, в которых идеи каждого гимна дополняются и развиваются в соответствии с темой праздника. Сочетание библейского гимна с тропарями и получило название «песнь канона».

В каждой из девяти песен канона связь с текстом библейского гимна выполняет начальный (главный) тропарь песни — ирмос, служащий образцом для исполнения остальных тропарей канона. Именно ирмос (по греч. «сплетение», «связка») и увязывает содержание гимна с последующими тропарями.

Рождественская катавасия

Когда с течением времени певческий канон окончательно утвердился в богослужебном обиходе, ирмосы некоторых праздничных канонов образовали самостоятельный жанр — катавасию. «Катавасией» (от греч. «катабасис» — «схождение вниз») называются группы ирмосов некоторых праздничных канонов, для торжественного исполнения которых в конце каждой песни канона певцы обоих церковных хоров (правый и левый клирос) сходили со своих мест и соединялись в один хор в середине храма. Конечно, сейчас такое объединение хоров в приходских храмах происходит нечасто.

0107christmas1

Рождественскую катавасию составляют ирмосы канона преподобного Космы Маюмского. На его сочинение автора вдохновила праздничная проповедь святителя Григория Богослова — «Слово на Богоявление, или на Рождество Спасителя» (до начала V в. события Рождества и Крещения Христова в христианской Церкви составляли один праздник Богоявления). Поэтическое начало этого Слова и стало ирмосом первой песни канона:

Христос раждается, славите:

Христос с небес, срящите:

Христос на земли, возноситеся:

пойте Господеви вся земля,

и веселием воспойте людие,

яко прославися.

Христос рождается — славьте!

Христос (грядет) с небес — встречайте!

Христос на земле — возноситесь (на небо)!

Пой Господу вся земля!

Люди, воспойте (Ему) в радости,

ибо Он прославился.

По закону жанра ирмос каждой песни канона должен быть тематически связан с поэтикой соответствующей песни Священного Писания. Первой библейской песнью считается победный гимн пророка Моисея «Поем Господеви, славно бо прославися…» (см. Исх. 15: 1-19). Связующее звено первого ирмоса — последний стих «яко прославися», совпадающий с верховным образом пророческого гимна Моисея — Господом славы, некогда избавившем Свой народ от египетского рабства. Теперь же Господь со славой воплощается (рождается как Богочеловек) для того, чтобы избавить все человечество от рабства у греха.

Второй библейский гимн — обличительная песнь Моисея из

книги Второзакония (о верности Бога Своему Завету в «дни древние» и неверности Израиля, влекущая за собой возмездие (см. 32: 1-43) — включается в состав песней канона только в периоды великого Поста и Пятидесятницы, а в остальное время канон состоит из восьми песней: 1, 3-9.

Песнь третья — это гимн Анны, матери пророка Самуила (см. 1 Цар. 2: 1-10). В ирмосе Космы Маюмского представлен центральный образ этого гимна — рог, древний библейский символ могущества, силы, достоинства:

Прежде век от Отца

рожденному нетленно Сыну,

и в последняя от Девы

воплощенному безсеменно,

Христу Богу возопиим:

вознесый рог наш,

свят еси Господи.

Сыну, прежде (всех) времен

Непостижимо (не по закону тленного естества) рожденному от Отца,

а в последние (времена)

бессеменно воплотившемуся от Девы —

Христу Богу (так) воскликнем:

«Свят Ты, Господи,

вознесший наше (человеческое) достоинство!»

Пророчество Аввакума о Богородице как о Горе Божией, осененной благодатью свыше (см. Авв. 3: 2-19), воплощено в поэтике ирмоса четвертой песни (Иессей — отец царя Давида, прародителя Богородицы):

Жезл из корене Иессеова,

и цвет от него Христе,

от Девы прозябл еси,

из горы хвальный

приосененныя чащи,

пришел еси

воплощься от неискусомужныя,

невещественный и Боже.

Слава силе Твоей Господи.

Христос, Ты — отрасль от корня Иессея

и цветок от него!

Прославленный,

Ты произрос от Девы —

от горы, осененной прохладой лесной чащи.

Ты — бестелесный Бог —

пришел (к нам),

воплотившись от не познавшей мужа (Марии).

Господь, слава силе Твоей!

По учению Церкви, послание к падшему человечеству Христа-Спасителя, примиряющего грешного человека со Святым Богом, было предопределено на предвечном (состоявшемся ещё до начала бытия мира) Совете Святой Троицы. Именно поэтому в пророчестве Исаии Христос назван Членом Совета и Начальником примирения (см. Ис. 9: 6). Пятый библейский гимн взят из той же книги Исаии (см. 26: 9-20), в которой пророк из глубины ночного мрака (символ человеческого мира зла и греха) приветствует грядущий рассвет как образ пришествия Христа, дающего людям мир с их Создателем и свет познания истинного Бога Отца:

Бог сый мира, Отец щедрот,

великаго совета Твоего Ангела,

мир подавающа послал еси нам:

Тем богоразумия

к свету наставльшеся,

от нощи утренююще,

славословим Тя Человеколюбче.

Как Бог примирения и Отец сострадания,

Ты послал нам

Ангела (Вестника) великого Твоего Совета,

дарующего мир [т. е. примирение].

И мы, приведенные (Им) к свету боговедения,

бодрствуя с (глубокой) ночи,

славословим Тебя, Человеколюбец.

Замечательный пример тропаря-метафоры представляет ирмос шестой песни в его поэтической интерпретации шестого библейского гимна — молитвы пророка Ионы (см. Ион. 2: 3-10). Как пророк чудесным образом избежал смерти, на три дня оказавшись в брюхе кита, так и Сын Божий Иисус, родившись от Девы Марии, непостижимо сохранил Ее девство:

Из утробы Иону младенца

изблева морский зверь,

якова прият:

в Деву же всельшееся Слово

и плоть приемшее,

пройде сохраньшее нетленну:

егоже бо не пострада истления,

Рождшую сохрани неврежденну.

Морское чудище, как новорожденного,

изрыгнуло из чрева Иону

таким же (невредимым), каким поглотило;

так и Бог-Слово, вселившись в Деву

и приняв плоть, вышел из Нее,

сохранив Ее девство неповрежденным;

ибо не подвергшись тлению (Сам),

Он и родившую (Его) сохранил неповрежденной.

Поэтика ирмосов седьмой и восьмой песней канона обращается к образам гимна трех еврей

ских отроков, своей непреклонной верой в Бога обративших жар пламени раскаленной печи в прохладу росы (см. Дан. 3: 26-88:

Отроцы, благочестию совоспитани,

злочестиваго веления небрегше,

огненнаго прещения не убояшася,

но посреде пламене стояще пояху:

отцев Боже благословен еси.

Воспитанные в почитании (истинного) Бога отроки,

презрев нечестивого царя приказание,

не испугались угрозы огня,

но стоя среди пламени, воспели:

«Благословен Ты, Бог отцов (наших)!»

Тропарь ирмоса восьмой песни — также метафора. Он прославляет Бога, чудесно сохранившего Марию, благодаря ее чистоте, от опаления огнем божественной природы Ее Сына так же, как прежде сохранил трех юношей в бушующем огне:

Чуда преествественнаго

росодательная изобрази пещь образ:

не бо яже прият палит юныя,

яко ниже огнь Божества

Девы, в нюже вниде, утробу.

Тем воспевающе воспоем:

да благословит тварь вся Господа,

и превозносит во вся веки.

Дающая прохладу (вавилонская) печь

прообразовала сверхъестественное чудо:

как она не сожгла брошенных в нее юношей,

так и огонь Божества

не обжег утробу Девы, сойдя в нее.

Поэтому прославляя (Бога), воспоем:

«Да благословит и превозносит Господа

все (Его) творение во все времена!»

Наконец, ирмос девятой песни передает восхищение песнописца от созерц

ания дивной мистерии — явления Неба на земле при рождении Спасителя:

Таинство странное вижу

и преславное:

небо, вертеп:

престол херувимский, Деву:

ясли, вместилище,

в нихже возлеже

невместимый Христос Бог,

Егоже воспевающе величаем.

Вижу неслыханное

и невероятное [букв. парадоксальное] таинство:

пещера стала Небом;

Дева — херувимским Престолом (Бога);

ясли — вместилищем,

в котором возлежит

невместимый Бог — Христос,

Которого мы величаем, воспевая в гимнах.

Ирмосы второго рождественского канона — преподобного Иоанна Дамаскина — в большинстве храмов сегодня не исполняются. Канон этот написан византийским ямбическим стихом, и его прозаический славянский перевод не передает всей красоты этой высочайшего уровня церковной поэзии. В качестве задостойника (песнопения, заменяющего привычное «Достойно есть» в праздничные периоды) на Божественной литургии звучит лишь ирмос девятой песни канона Дамаскина, предваряемый припевом:

Величай, душе моя,

честнейшую и славнейшую

горних воинств,

Деву пречистую Богородицу.

Душа моя, Ту возвеличь,

Которая достоинством и славой

превыше всех небесных сил —

святую Деву Богородицу.

Любити убо нам, яко безбедное страхом,

удобее молчание, любовию же Дево

песни ткати спротяженно сложенныя

неудобно есть: но и Мати силу

елико есть произволение, даждь.

Сколь безопасней было б возлюбить молчанье! —

Ведь очень трудно нам в любви к Тебе, о Дева,

Сплетать достойные и слаженные гимны…

Но Ты, как Матерь, дай на это столько силы,

Насколько есть у нас усердия и воли!